Защита границ России всегда оставалась одним из приоритетов национальной безопасности.

История данного рода войск исчисляется сотнями лет - с момента возникновения первых централизованных пограничных застав.

Война СССР и Японии в 1945 году, ставшая последней крупной кампанией Второй мировой войны, длилась меньше месяца - с 9 августа по 2 сентября 1945 года, но этот месяц стал ключевым в истории Дальнего Востока и всего Азиатско-Тихоокеанского региона.

Наш земляк Двоеглазов Николай Иванович в январе 1943 года, не закончив 10 класс, получил повестку в действующую армию и попал на Дальний Восток, где и отслужил семь с половиной лет.

Во время службы занимал должность вычислителя ударной батареи 282 пушечного артиллерийского полка 1- го Дальневосточного фронта. От точности его расчётов часто зависели жизни многих солдат. После капитуляции Японии, Двоеглазов принимал участие в разгроме японских войск на территории Северной Кореи. Из армии демобилизовался в 1946 году. Николай Иванович оставил много воспоминаний о событиях той войны.

 

       Цветов мы не видали, а видели трупы и кровь.

Приближается 9 августа - день начала войны с Японией в 1945 году. Это сейчас не принято вспоминать, а если и говорят или пишут, так больше о том, как радостно встречали нашу армию в Маньчжурии и Корее. Слушал я как-то историка Волкогонова, не утерпел, написал ему, что ведь не везде же было так. Если где-то и встречали солдат женщины цветами и угощением, так это возможно в северных районах Маньчжурии, где много русского населения. Мы прошли через Маньчжурию и Северную Корею и не видели подобных встреч. Мужики правда орали: «русский шанго», а потом через этот населенный пункт мы связь не могли дать на батарею: стреляли из многих домов. А угощали не нас, а мы китайских мальчишек, которые просили: «Русский, дай галеты». Кормили их трофейными галетами. Так что цветов мы не видели, а вот трупов и крови чужих и своих насмотрелись вдоволь.

6 и 7 августа полк, где я служил, развертывался вдоль границы, проводил учения. Утром 8 августа нам дали отбой, и мы свернулись и поехали в направлении зимних квартир. За сопками остановились на отдых. После обеда зачитали приказ: « В ночь на 9 августа перейти границу…Война с Японией».

С наступлением темноты заняли прежние позиции на границе. Мы, артиллеристы, тщательно изучили ту сторону границы и знали, что перед нами мощная линия укрепленных районов, о которой впоследствии командующий 1-го Дальневосточного фронта маршал Мерецков в своих мемуарах писал: «На границе с советским Приморьем имелось семь укрепленных районов. Все они были оборудованы артиллерийскими пулеметными дотами и дзотами, подземными ходами сообщений, имели сеть наблюдательных и командных пунктов с убежищами, сведены в узлы сопротивления, оборудованы противотанковыми и противопехотными заграждениями и препятствиями, железобетонными артиллерийскими и пулеметными гнездами с метровой защитной толщей и амбразурам. В общем целом если говорить о Приморье, где предстояло воевать, мне «повезло»: возьмите укрепления Маннергейма, добавьте к ним карельские леса (только погуще), бездорожье Заполярья, болота Новгородской области и восточный климат, и вы получите район к западу от озера Ханка, в карту которого я в то время ежечасно всматривался».

А мы всматривались в карту Дунпинского укрепленного района. Поскольку укрепрайоны обойти нет возможности, перед нами стояла задача уничтожить их.

Планировалось темной южной ночью после мощной артподготовки, по типу берлинской  операции, ослепить противника прожекторами и ворваться в расположение укрепрайонов. А первоначально (как пишет Мерецков) рассматривался план вступления в войну нашего фронта на несколько дней позже Забайкальского и 2-го Дальне-восточного, чтобы японцы оттянули часть сил от нашего 1-го Дальневосточного, но он не был принят. И с прожекторами не получилось. Сильнейшая гроза и мощный ливень почти по всей линии фронта спутал карты. Время идёт , а приказа идти вперёд  нет.

Наконец поступил приказ действовать без артподготовки и без прожекторов, используя фактор внезапности. Мерецков об этом вспоминает: «Внезапность сыграла свою роль. Ливень позволил советским бойцам в кромешной тьме ворваться в укрепленные районы и застать противника врасплох». Наверное многим, кто там был, запомнилась и долго снилась эта жуткая схватка на ножах в кромешной тьме под вспышки молний и раскаты грома.

Немалой ценой прорвались через Дунпинский укрепрайон, но он не сдался. Его штурмовали до 26 августа. Только тогда, когда подтянули артбригаду с орудиями и артдивизионы особой мощности, сопротивление было сломлено, вернее были добиты доты. После, проездом я видел эти разбитые трехэтажные доты. Многие из них не разбиты, а выдолблены из сопки и лежали на боку. Вот какая прочность у них была.

Дальнейшее быстрое продвижение наших войск достигалось колоссальными усилиями и большими людскими потерями. С самого начала  очень тяжелые бои вели наши 5-я и 1-я армии против 5-й японской, которая стояла насмерть.

К 16 августа японская армия, можно сказать, перестала существовать. Бывший ее командующий генерал Симидзу, будучи плененным, на допросе говорил: «Мы не ожидали, что русская армия пройдет через тайгу, и наступление русских внушительных сил со стороны труднодоступных районов оказалось для нас совершенно неожиданным. Потери 5-й армии составили более 40 тысяч человек, то есть две трети ее состава были убитыми и ранеными. Оказывать дальнейшее сопротивление она не могла. Как бы мы ни укрепляли Муданьцзян, отстоять его не представлялось возможным».

Мы прорывались по гористой местности. Ширина прорыва фактически ограничивалась дорогой, около которой были уничтожены долговременные огневые точки. Поэтому, если днем основные бои вели передовые части, то ночью вся дорога превращалась в линию фронта. Движение останавливалось, и по всей трассе шел бой. Японская винтовка «Орисака» при выстреле вспышки не дает, потому противник, подходя близко к дороге, стрелял на огни наших выстрелов, а мы стреляли на звук, на замеченное движение. С рассветом атаковали, очищали придорожное пространство и двигались, если сильный огонь не заставлял залечь в кюветы.

Особенно опасны были крутые повороты над обрывом, которые, как правило, простреливались. Снаряды летели неизвестно откуда, подбивали машины, и те летели в пропасть. Здесь же работали и японцы-смертники. Обвязанные толом и гранатами, они с высокого уступа бросались под танки и под машины с бойцами. Смертников было много, Мы видели их останки у подбитых танков. В одном месте сразу 12 смертников были расстреляны пулеметной очередью. Они так и лежали рядком, обвязанные смертельным грузом.

На равнинах неудобными для нас были гаоляновые поля. Дело в том, что в гаоляне человека не видно, а из него видно все; довольно хорошо. Засевшие здесь японцы били по наступавшим на выбор прицельно, и уходили. Наверное, не случайны слова в вальсе «На сопках Маньчжурии»: «Пусть гаолян вам навевает сны, спите герои русской земли»...

Основное кровавое сражение длилось десять дней, но для многих из нас война закончилась еще не скоро. Оставшиеся в горах японцы не хотели сдаваться, отбивались и только голод, зимний холод вынудили их к сдаче.

Последняя группа, уже не стреляла. Я с двумя солдатами патрулировал деревни в окрестностях Сейсина в Корее. Солдат отправил в одну улицу, сам пошел по другой. Вдруг вижу: навстречу мне идут два десятка японцев в полном вооружении и амуниции, с офицером во главе. Сначала я даже струхнул, но делать нечего, кричу: «Стой!» Остановились. «Положить оружие!» — а сам автомат держу наготове. Положили. Офицер говорит мне: «Не волнуйтесь, мы не хотим воевать, мы идем сдаться, нам нужно в комендатуру, проводите нас».

Проводил. Когда шли через деревни, то кореянки выносили японцам лепешки и другую снедь, жалели. Наверное, в это трудно поверить нынешнему поколению корейцев, но это факт. Я разрешал останавливаться, принять еду и делить. А было это уже зимой, в январе 1946 года.

Погибли в войне не только от пуль и ран, находились и другие причины, о которых сведений не давалось - это отравления. Ведь пили все, что можно было, и что нельзя. Например, «жми-дави», так звали солдаты сухой спирт в баночках, выдаваемый японцам для приготовления на огне риса. Из него выжимался цветной спирт, но им не отравлялись. Групповые отравления происходили, когда со склада брали не тот спирт, а какую-либо, другую жидкость, приняв ее за спирт.

Были отравления и вином, купленным или выменянным у жителей. Это могу утверждать, так как испытал на себе. По просьбе товарищей как-то зашел в первый попавшийся дом, спросил вина за деньги. Хозяин налил бутылку. Попросил его отпить из нее. Он отпил. Вернулся я на место, товарищей нет. Зная, что они скоро придут, стал ждать и решил попробовать вино. Налил грамм 20 и выпил. Меня нашли без сознания. Бутылку выбросили. Очнулся весь в багровых пятнах в санитарной палатке. Очень мучился, ничего не помогало. С отчаяния выпил у ребят стакан медицинского спирта, впал в забытье. Очухался почти здоровым.

А в заключении следует сказать, что как бы ни судили о той войне, но есть еще живые из тех, кто из последних сил, снова и снова под ураганным огнём лез на сопку навстречу бетонному чудовищу, изрыгающему смерть, кто после  нескольких суток непрерывных боев падал не от пуль, а сломленный сном, утратив чувство всякой опасности и самосохранения, кто в подбитой машине летел с откоса и чудом остался жив, кто, изнывая от жажды, не имея сил, бросая все,  даже шинель, все же шел, продолжал атаку, чтобы как-то прикрыть погибших товарищей и чтобы поднять знамя Отчизны над гордостью и болью - Порт-Артуром. Вечная им слава!

 

                                                                                                         Н. Двоеглазов.                                              г. Белая Холуница.