Была деревня Аристова и Шешелево

         В один осенний день 1815г. в деревню Аристово приехал из Яранска незнакомый человек. Он по-хозяйски обошел деревню, заглянул во дворы, в избы. Затем, напившись чаю, пошел снова по деревне и стал все переписывать в свою толстую книгу.  Сюда попали и люди, и скотина, и постройки и все имущество.

         Несколько дней все писал. Мужики не противились. Они понимали в чем дело: значит,  помещица Свешникова прожилась в Москве и продала их другому помещику. Так и решили. Да и не все ли равно – на одного помещика работать  или на другого. «Хрен редьки не слаще», - как  говорили.

         Переписал человек деревню, собрал мужиков и заявил им, что отныне принадлежат они не Свешниковой, а новому хозяину, заводчику Яковлеву, что сам он, Агафон Ведерников, есть приказчик этого  Яковлева и должен по приказу своего хозяина переселить всю деревню Аристово за 400 верст отсюда на Холуницкие железоделательные заводы, также принадлежащие Яковлеву.

          Перепугались мужики, в ноги приказчику бросились, упрашивать стали, чтобы не трогали их, оставили бы на старом месте. Но приказчик наотрез заявил, что это невозможно, и уехал, наказав мужикам готовиться к переселению.

         Выбрали крестьяне ходоков и отправили их в губернский город Вятку искать защиты. Но здесь им тоже сказали, что ничего уже сделать нельзя, надо переселяться. Разъяснили ходокам, что по закону крестьяне, купленные заводчиком, должны отработать на заводе 30 лет, а  дети их  -  40 лет.

         Тогда ходоки поехали в Москву, к своему новому хозяину Яковлеву и стали его упрашивать, обещали даже собрать деньги, чтобы уплатить всю сумму, за которую он купил у старой помещицы Свешниковой  их деревню.

         Яковлев наказал ходоков плетьми и выгнал. Уехали ходоки. Через некоторое время дошло до Яковлева новое известие, что крестьяне бунтуют, не подчиняются его приказчику и обещают защищаться оружием, если их будут насильно переселять. Взбесило заводчика это известие, в тот же день пишет он своему приказчику такое письмо: 

             «Агафон  Ведерников. Прискорбно и огорчительное  для меня  донесение я получил, на котором сам тебе (за счет твой) с нарочитою эстафетою  предписываю: во – первых, душевно скорблю, что за дальним расстоянием   не имею столь силы и власти, чтобы сию минуту быть бы мне так близко возле  тебя, чтобы руки мои на голове твоей не  оставили ни одного волоса, а спину твою сделали мягче брюха. Таковое неисполнение  истинного желания моего  сильно меня огорчает.

          Скажи мне, изверг человечества, какой  имеешь ты в  голове  гнусный план против меня, что  в течение шести недель не можешь ты купленных мною крестьян на завод перевести.

         Но замолкну я о гнусных преступлениях твоих, а сим последний раз предписываю тебе, что, если ты не хочешь поберечь головы своей,  чтобы она в станок не была поставлена, то с получением этой эстафеты (если до оной не было выполнено) купленных мною крестьян всех до единого на завод отправляй. В противном случае сдержу тебе мое слово, поставлю тебя в станок за холуницких моих мастеровых людей».

         Страшен гнев хозяина. Видит приказчик Ведерников, не сдобровать ему, если не сумеет переселить крестьян. Быть ему тогда самому на заводской работе.

         И вот обращается он за содействием к яранскому исправнику Наумову. Тот -  человек бывалый:  взял с собой  четырех солдат инвалидной команды, семь  крестьян и двух мещан яранских и отправился к бунтовщикам. Однако, не дошел до места. Остановился в селе Городищенском в 12 верстах от деревни Аристовой. Здесь храбрый исправник узнал, что мужики аристовские решили сопротивляться.  И обещают бить каждого, кто попытается прийти к ним.

         Стал тогда исправник Наумов собирать в окрестных деревнях крестьян , насильно согнал и вооружил кольями, кто отказывался идти, отправлял под конвоем в Яранск  к городничему: после, дескать разберемся. Набрал так храбрый исправник войско  в триста крестьян, вооруженных дрекольем и отправил впереди себя разведку – отряд в пятьдесят человек. Дескать, вы  попробуйте образумить  бунтовщиков, а мы потом придем. Однако в тот же день к вечеру разведка вернулась. Вид у разведчиков был плачевный: у кого щека распухла, у кого глаз заплыл синим подтеком, у кого руки на перевязи, а одного вояку пришлось везти на лошади,  так как ему в схватке прокололи ногу.

         На другой день исправник с отрядом  со всем отрядом в 334 человека сам двинулся к деревне  Аристовой. Но и его постигла жалкая участь. Восставшие крестьяне встретили войска исправника Наумова за своей деревней в поле и многих избили, причем сам исправник  еле унес ноги.

         Потекли один за другим тревожные дни. Над деревней Аристовой нависла угроза. На слава об аристовских мужиках, восставших против своего рабства, полетела далеко  по окрестным деревням и уездам.

         И начали стекаться в деревню Аристову  мужики из соседних и дальних деревень,  селений. Большой отряд крестьян пришел даже из Вологодской губернии. Оказалось, что они тоже были куплены заводчиком Яковлевым и также подлежали переселению, но, услыхав о восставших аристовских мужиках, они пришли сюда, чтобы вместе с ними драться.

         Деревня превратилась в военный лагерь. Вместо трехсот человек коренных жителей, здесь уже было больше пятисот.  Мужики вооружались кистенями, кольями и палками. Больше сотни женщин и девушек переоделись в мужское платье и тоже взяли колья.

         Шли напряженные дни. Они были как будто спокойны, но мужики не верили этому спокойствию и ждали новых ударов.

         Всполошился Вятский губернатор и послал из губернского города в деревню Аристову  сто человек солдат под командой полковника Кушнерова и поручика Захарова.

         По узким зимним дорогам  пробирался этот отряд к бунтовщикам. В Яранске сделал передышку, подкрепил силы и в один из ясных зимних дней отправился  в деревню Аристову.

         Полковнику и поручику казалось, что в один  день они закончат всю эту операцию и вернутся обратно, украшенные славой, тем более, что мужики, наверное, давно уже  образумились и кончили  бунтовать. Но они ошиблись. Сажен сто не доходя до мятежной деревни, солдатам пришлась остановиться: впереди, на утоптанном снегу стояло человек пятьсот вооруженных крестьян. Они стояли молча, опершись на дубины, полукольцом окружив свою деревню, загородив ее спинами и молча наблюдали за вооруженным отрядом солдат.   

         От отряда отделился  человек и вышел вперед настолько, чтобы его голос был слышен крестьянам. Это был заседатель Ардашов, на всякий случай захваченный  полковником из Яранска.

         Заседатель откашлялся и заговорил: «Любезные крестьяне, впустите уставших  солдат в свою деревню.  Они идут в город  Тверь и желают у вас в деревне отдохнуть. Переночуют, а завтра с миром  двинутся дальше». Заседатель замолчал, ожидая ответа. Мужики молчали. «Что же, любезные крестьяне?» снова спросил заседатель. Тогда из толпы крестьян кто-то крикнул: «Врать не умеешь, вот что! Нескладно выходит!» Заседатель повернулся и быстро зашагал  обратно к солдатам.

         Через некоторое время снова отделился человек и направился к крестьянам. На этот раз шел сам поручик Захаров. Он был вооружен и поэтому без опаски  вплотную приблизился к мужикам: «Кончайте бунт!  Видите, какая против вас сила пришла – сказал он, показывая рукой на солдат,- если не покончите добром, заставим силой». «Ну, вот так бы и говорили  сразу, зачем пришли» - сказал один мужик. Затем он деловито шагнул вперед, поднял руку и , размахнувшись, ударил кулаком по спине поручика. Другие мужики поймали  поручика за руки и тоже стали бить, но он сумел вырваться и побежал к солдатам, крича  на ходу: «Стрелять  в бунтовщиков!». Но было уже поздно. Крестьяне лавиной  кинулись вперед, и, не дав солдатам ни разу выстрелить, смяли их.

         Избитые солдаты в беспорядке бежали  в деревню Яксутово. Но ушли не все. Девять из них остались лежать на снегу. Прошло несколько дней. Разбитый отряд вернулся в Царевосанчурск.

   Дело принимало серьезный оборот. Упорство крестьян всполошили все губернское начальство. Через некоторое время из Вятки  в Яранск выехал сам  начальник губернии в сопровождении Слободского архимандрита Феофилакта. Вслед за ним сюда же пришел из Вятки новый отряд солдат, на этот раз в 200 человек. И вот своеобразный штаб из представителей гражданской, военной и духовной власти начал работать.

   Прежде всего, архимандрит Феофилакт написал и отправил в деревню Аристову такое воззвание: «Разве вы не слыхали в храмах господних часто повторяемые  священного писания слова: «Всякая душа властям предержащим  да повинуется,  не есть бо власть аще не от бога. Сущие же власти от бога учинены и противляющиеся власти божию  повелению противятся?» Таково священное писание, наставление, убеждающее вас к повиновению. Далее в священном писании говорится: « Рабы, послушайте господ  своих со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, якоже  и Христа». Им вещает оно: «Рабы, повинуйтеся во всяком страхе владыкам, не толь благим и кротким, но и строптивым». Наконец, увещевает оно: «Рабы, своим господамь  повиноватися во всем благоугодном бытии непрекословным, на веру всяку, являющим благу, да учение спасителя нашего бога украшает». Из всех сих священного писания приведенных мною  вы, очевидно, видите, чему вас обязывает христианская религия, исповедуемая вами, или лучше к чему вас обязывает сам бог. К повиновению, совершенному беспрекословному повиновению воле вашего господина, притом, со страхом и трепетом в простоте сердца, как выше сказано. Но так ли вы поступаете? Помните ли ваш долг, ваши обязанности, вашу зависимость, ваше рабство?

      Вы расторгли узы повиновения и правительству, напоминающему вам о долге вашем и требующему от вас законного исполнения,  противитесь. Ваше упорство при назначении вам переселения из настоящих жилищ ваших, столько велико, что вы как бы лишены здравого рассудка, дерзаете открыто и вооруженными силами  действовать против правительства. Нет! Ни здесь, ни  там, в будущей жизни,  никакие извинения не могут оправдать таких поступков ваших.

    Законы гражданские не токмо не противоречат божественным, но из них почерпают все свое начало, силу и основание. И можете ли вы ожидать от таковых ваших поступков добрых последствий?

    Мыслить таким образом – значило бы оставаться  в самом грубом и низком  заблуждении».

  Таковы были медоточивые речи  христова пастыря. Все свое красноречие пустил архимандрит в ход для того,  чтобы убедить  крестьян в том, будто нищета и бесправие – дело неизбежное и вечное.

   Но в какие позолоты ни рядил архимандрит рабство, ссылаясь на бога, царя, и на царствие небесное, его воззвание не произвело никакого действия  на крестьян.

   Тогда пишет свое воззвание полковник Бистром и отправляет его восставшим крестьянам. Он тоже ссылается на бога и на государство, но высказывает свои мысли уже откровенно, по-военному. Он пишет:

          «Любезные крестьяне! Жалея ваше теперешнее заблуждение, соберитесь с духом, с мыслями и подумайте, какие от ваших буйств  и неповиновения могут для вас и семейств ваших воспоследовать несчастья  не только в теперешней жизни, но и в будущем веке: всюду будут встречать вас тени лишившихся жизни от ваших рук, если бы вы через свою развратность убили человека или двух, но поверьте, сего случиться  не может. Один пушечный выстрел подымет вас всех на воздух. Но к крайнему  об вас сожалению, не хотя  проливать единомышленников крови, отвергните, если есть у вас развратители, и примите мое   наставление,

которым вы загладите свои преступления и будете вечно меня не только вы, но и потомство ваше помнить: впустите в селения к себе военную команду и встретьте со спокойностью, с хлебом и солью.

  Вы должны принять мое предложение за истинное к пользе вашей и успокоению, но также и то знайте: кто может противиться победоносному  Его Величества войску? Ни каменные стены, никакие границы, но чем вы можете против их укрепить свои деревянные хижины? Давно были бы истреблены, но ожидается от вас, в пример создателя нашего, раскаяние. Кто не может быть ввергнутым в несчастье, явитесь ко мне в Царевосанчурск».

Но и это обращение не оказало на крестьян действия, какого хотел полковник. Велика была ненависть народа к своим угнетателям. Велика была сила его протеста и упорства. Хотя бы ценой своей жизни эти люди хотели получить свободу для своих детей.

Красноречивое, наглое послание полковника, так же как и отвратительное, наполненное гнусным лицемерием письма архимандрита, крестьяне изорвали в клочья и пустили по ветру, а посланцев прогнали.

Упорство крестьян не на шутку встревожило губернатора. Он уже не надеялся ни на красноречие архимандрита Феофилакта, не на храбрость своих, уже битых однажды, солдат, которых к тому времени было у него до 300 человек. Он дал срочную депешу в Нижний Новгород с просьбой прислать подмогу. Такую же депешу он дал в Кострому. И вот через некоторое время из Нижнего Новгорода пришел отряд в 150 человек и из Костромы 100 человек.  Составилось порядочное войско в 550 хорошо вооруженных солдат.

Но и после этого губернатор все еще не надеялся на свою силу: полководцем он был неважным. Поэтому по его специальному вызову, из города Ярославля приехал генерал Урусов для личного руководства наступлением на деревню Аристову.

 Так постепенно, но туго затягивалась петля на шее Аристовских крестьян. Рабы, разогнувшие спины и почувствовавшие свою силу, дорого отдавали недолгую, но сладкую свободу.

Войско  под предводительством генерала Урусова окружило деревню и повело наступление. Крестьяне сопротивлялись, но, вооруженные кольями, винтовками и топорами, они не могли устоять против хорошо вооруженных солдат. Восстание было подавлено. Несколько крестьян было убито при последней схватке и двадцать человек тяжело ранены.

«Победители» заняли деревню. С этого момента началась жестокая расправа. Тут же на улице пороли каждого пойманного, до полусмерти избивали и мужчин и женщин. Много дней длились в деревне Аристовой самые отвратительные издевательства над людьми.

Несколько позднее  над крестьянами состоялся суд, обвинявший их в сопротивлении господской воле.

По решению суда четверо были наказаны кнутом по 20 ударов  и сосланы в Нерчинск на каторжные работы. Тридцать человек биты плетьми, двадцать человек – бадожьями и двадцать два – палками.

В феврале 1816 года из деревни Аристовой по узким зимним дорогам под конвоем прошли три партии крестьян на Холуницкие заводы.

Позади остались родные места, убитые товарищи, впереди ждало ещё более тяжелое рабство.

Как жилось переселенным крестьянам на Холуницких заводах Яковлева? Об этом хорошо рассказывает флигель-адъютант полковник Панкратьев в своем рапорте Санкт-Петербургскому военному генерал-губернатору.

Его приезд на Холуницкие заводы был вызван прошением,  поданным царю, в котором крестьяне, купленные Яковлевым, жаловались на нечеловеческие условия работы и жизни.

Панкратьев познакомился с положением их на месте и в секретном рапорте сообщил:

«Отправляясь по высочайшему повелению на Холуницкие заводы для уяснения истинного состояния переселенных крестьян господина Яковлева, и нашёл следующее:

… Они находятся в самом бедственном состоянии. Привыкши с давних лет обрабатывать поля, они лишены были всякой собственности и погнаны, как стадо баранов, из мирных жилищ своих на каторжную работу, - я говорю каторжную, по работе на Холуницких заводах столько же трудной, как и на Нерчинских. Ужасный переход сей от сельской жизни к заводской столь труден, что из бедных переселенцев сих 77 душ обоего пола умерло в течение одного года, что составляет шестую часть целого.

Работают они ежедневно от 10-12 часов в сутки, имея в виду всегда однообразную тяжелую работу. Контора, снабжая их провиантом и одеждою и имея совершенный монополь сих предметов, высчитывает за оные деньги из следующих за работу, так что заработка остается весьма малая часть.

Я смотрел счетные листы переселенцев, в коих пишется, что они зарабатывают и то, что должны экономии, и нашел, что по сих пор почти никто из них ничего еще не заработал, но напротив, многие должны экономии.

…Участь их весьма похожа на участь негров, кои томятся в американских плантациях. Переселенцы сии объявили мне, что они лучше желают быть взяты в солдаты или пойти в Сибирь, чем оставаться на заводах Яковлева.

…Не входя в рассмотрение, можно ли из сострадания к несчастным возвратить их на прежние жилища или сколь вредно сие будет для общественной пользы, я представляю все сие на рассмотрение правительства».

Комитет министров рассмотрел этот вопрос и после изучения рапорта полковника Панкратьева постановил:

«Ввиду крайнего недостатка в людях на Холуницких заводах, оставить при них переселенных крестьян. Поручить вятскому губернатору отправиться на заводы, внушить крестьянам, чтобы они оказывали должное повиновение заводчику Яковлеву».

На этом и заканчивалась жуткая картина аристовских крестьян, осмелившихся восстать против своих угнетателей. Они были жестоко подавлены. Одни из них умерли у своей деревни, полив  тощую землю кровью, другие погибли на каторге, третьи были постепенно уничтожены нечеловеческой эксплуатацией на заводах Яковлева.

Но никакие расправы не могли вытравить из народа мечты о свободе. То там, то здесь поднимались деревни, сжигали помещичьи усадьбы, вешали своих угнетателей, а после жестоко подавленные, умирали и шли на каторгу, завещая своим сыновьям и внукам горячую ненависть к угнетателям, завещая мечту о свободе.

 

 

Кировское областное издательство книги Ник. Васенева «Обновленный край», издание 1937 года.

 

Из крестьян, проданных за деньги и проигранных в карты помещиками-заводовладельцами, потомки их и сейчас работают на заводе. Это Игнатьевы, Киляковы, Сомовы, Пичугины, Куфтыревы, Стрелковы, Варакины и др. -  родом из Нижегородской губернии Арзамасского уезда, Антоновы – из Вологодской, Торкуновы, Сергеевы, Юрковы, Остаховы, Куроедовы, Кондратьевы – из Калужской, Булькановы – из Владимирской.

Со второй четверти 19 века штат рабочих стал пополняться за счет разорившихся крестьян Белохолуницкого, Нагорского, Поломского и др.  (бывшего Слободского уезда)

Квалифицированные слесари были выписаны с Воткинского завода: Стерхов Е.Н., Кореннов А. Г. и  др.

После забастовки рабочих на заводе в 1871 году, срыву которой помогла часть несознательных рабочих соседнего Чернохолуницкого завода, владельцы завода их принимали на Холуницкий завод как благонадежных, повышая им зарплату на службе и работе.