3. Живём одни, без матери

Как я кувыркался на дядиной соломе

  Пришли мы домой, а там всё скучно, всё не так, всё чего-то не хватает. А не хватает самого дорогого – родной матери.

 И долго- долго ещё не могли мы привыкнуть к такой жизни.

 Я стал чаще убегать на улицу, далеко от дому, и узнал много всяких ребят, большей частью таких же бедняков.

 Стали приходить с военной службы солдаты. Красивые, с усами, они привлекали нас своими медалями да крестами. Приходили и матросы- в бескозырках с двумя ленточками, и по бескозыркам золотыми буквами названия кораблей. Они курили папиросы и даже пьяные держали себя хорошо, только пошатывались, когда шли.

 А ещё были такие, что заважничали, зазнались, даже не узнавали соседей.

Пришёл и Ванька - брат Серёжки Егорова. Он ходил по улице, как ходят господа в заводе – ни на кого не обращая внимания, только крутил свои усы да заламывал фуражку с белым околышем. Шаровары на нем были чёрные, тужурка со светлыми пуговицами, а начищенные сапоги блестели, как зеркало.

 Как-то мы бегали, а он идёт. «Доля»- Андрей Раков увидал его из окна и спрашивает:

- Где, Ваня, послужил?

- Служил далеко. Отсюда не видать!- сухо ответил Егоров, закурил папиросу и важно пошёл дальше.

- Муштрованный!- обозвал его Андрей Раков.- Обучили буржуи проклятые.

А ещё мне сказали соседи. Что по заводу ходит какой-то Мося и ловит ребят в мешок. Сам я его не видал, но соседи говорили, что видели. И страх не давал мне покоя.

 Но всё равно я уже стал ходить в лес. Удить рыбу на речке, ловить раков в пруду.

 Раз мы забрались на гумно к дяденьке Андрею Яковлевичу. Там около сарая была большая груда соломы. И на ней мы кувыркались.

 Было очень весело. И мы не заметили, как дяденька подошёл и увидел нас.

- Это что ещё. Мошенники! Да я вас!- и он, схватив прут, побежал за нами. Мы, как воробьи, бросились врассыпную. Но вот он заметил меня.

- А, и племянничек здесь! Ай-ай как нехорошо! Надо беречь соломку, а он её мнёт!- И он, запыхавшись, побежал за мной, грозя на бегу вицей.

 Я поскорее стал перелезать через заплот, зацепился штаниной за жердь и никак не мог отцепиться.

 А ребята уже убежали далеко от пашни. И только Колька Раков задержался и кричал дяденьке:

- Буржуй проклятый!

 Дяденька уже подбегал ко мне. Я набрал силы и дёрнул ногу. Штанина порвалась, я освободился и убежал домой.

 Сёстрам я ничего не сказал. Они убирали с огорода овощи и заставили меня таскать в подполье картошку и морковь.

 Потом они стали рубить и засаливать капусту, а за ней - взялись за огурцы.

И каждой надо было сделать всё по-своему. А Тоня с Ольгой совсем не слушались старшей сестры.

- Всё равно буду так,- говорила Тоня и срезала с огурцов верхушки.

- А я тебе говорю, что так делают. Если скоро надо. Только они полежат немного и будут малосольные. А всё так не надо делать, я не позволю!

- Ну и засаливай сама, как знаешь!- и Тоня бросила нож.

 Ольга мыла кадку, а мне велела мыть огурцы. Я долго не соглашался, говорил, что не умею.

- А есть умеешь? Значит, и мыть научишься! Давай! Я стал мешать палкой в ведре с огурцами. Огурцы перекатывались и мылись. И не так уж это было трудно. Как я думал.

Дедушка Яков

У нашего богатого дяденьки – у Андрея Яковлевича – был брат Степан Яковлевич. Он жил недалеко от нас в Машаловском переулке, и я часто к ним бегал.

 Жили они тоже не важно, детей было много, но всё же имели корову, да и домик был лучше нашего.

 Степан Яковлевич недавно вернулся с войны. Он ранен был в руку и всё жаловался, что она болит.

 С ним жил его отец, а нам – дедушка Яков.

 Сын Степана Яковлевича Толя был мне ровесник. Мы оба часто ходили с дедушкой Яковом в поле. Он любил нас и рассказывал, как воевал с каким-то туркой, когда был молод. Обопрётся на палочку и начнёт рассказывать, шамкая беззубым ртом:

 -Вот мы с генералом Скобелевым как грянем на уру, и турка как не бывало!

Он делал серьёзное лицо, подымал палку и махал ей. А потом закашляется, затрясётся. Мы ждём – не можем дождаться, скоро ли кончится этот противный кашель.

- Живодёр Андрейка твою ведь пашню-то забрал,- толкал он меня палкой, говоря про своего сына – моего богатого дяденьку. – И ведь не даёт ни гроша оловянного, мошенник!- он грозил кулаком.- На этом богач и брюхо отъел. Ну да, может, лопнет! Он даже мне ничего не даёт. А всё же его отец… Вот и приходится жить с сыном – бедняком, этот – не скупой, не то что богач.

 Я видел пашню, на которую показывал дедушка Яков. Она и в правду была наша, но давно, когда ещё был жив мой отец. А когда отца не стало, дяденька забрал этот клочок землицы – соединил со своим. Обещал за это давать муки, да так и не давал…

Мы плачем по матери

На улице становилось холоднее, шёл дождь, выл ветер. Но мне не хотелось сидеть дома, и я всё ещё бегал с ребятами.

Чаще всего мы толкались около нашей речки. Она манила нас своим журчаньем. Я любил когда была светлая вода. Тогда было видно рыбу: она. как серебряная, плавала по дну и что-то искала.

 Но вот и зима наступила.

 Жили мы кое-как. Всё-таки мать нет-нет да посылала нам немного денег, то поношенную одежонку сёстрам. Особенно Фоне.

 Я стал редко бегать на улицу: не в чем было. Всё сидел дома. Чаще всего на печи.

 Колька Раков, сын «Доли», бегал ко мне, а я иногда к нему. Они тоже неважно жили, порой и без хлеба.

 У нас теперь делила хлеб Фоня. Когда я брался, бывало за свой пай, Колька посматривал так завистливо, с такой обидой, что я давал ему немного. И он всегда говорил:

- Какой у вас вкусный хлеб!

 Андрей, Колькин отец, раз сказал нам:

- Вот вы – два товарища, два соседа. Посмотрим. Кто из вас будет лучше учиться в школе.

 Он помолчал, а потом добавил:

- Уж пора учиться-то, да не в чем. Вот загвоздка-то какая…

 Из-за бедности многие не ходили в школу. Сёстры мои тоже бросили её.

- Письма парням и то не написать,.- смеялась над младшими сёстрами Фоня.

Да и те, кто побогаче, учили детей лишь до пятого класса. А там – на фабрику.

 Иногда нас совсем осиливала тоска, солона становилась одинокая. Горестная жизнь, и мы плакали.

 Начинала всегда Ольга. Она залезала на печь, открывала створку трубы и начинала причитать:

- Мамушка, родная! Да скоро ли ты к нам приедешь? Милая ты наша, хоть бы одним глазком на тебя посмотреть! Как мы соскучились, ты бы знала! Есть не чего, хоть ложись да помирай… Хорошие умирают, а нам ничего не делается.

 Тоня и Фоня тоже вторили – помогали ей. А я кричал в трубу всех пуще. Думал, что и в самом деле мать слышит нас.

Фингал

Так мы полакали, а потом заснули.

 И вдруг на другой день заходит к нам незнакомый человек. И мы узнаём, что это – Вачега. Он ездил в Вятку на своей лошади, и мать послала нам с ним посылку и ещё большую охотничью собаку . а звать  собаку Фингалом.

- На-ко отвези,- сказала мать,- пусть она их охраняет. Она к охоте забракована, не молода. Мне её господа отдали.

 Собака – шустрая. Сразу стала бегать по избе и обнюхивать нас, словно здоровалась и передавала поклон от матери. А потом, виляя хвостом, ступила передними лапами на скамейку и старалась лизнуть каждого. Но я побаивался её, сидел с замирающим сердцем и радовался, что она меня через стол не достанет.

Вачега оглядел нас, нашу обстановку и сказал:

- Если вы не в состоянии её держать. Отдайте мне. Я вам заплачу. Я наведаюсь как-нибудь. До свидания!

 А потом он сказал Фингалу: «До свидания. Фингал!» потому что они уже привыкли друг к другу за дорогу.

 Фингал лизнул ему руки, щёку и подал лапу, снова виляя длинным хвостом. Его волнистая длинная шерсть так отливала, словно была чем-то смазана. Уши, длинные, как лопухи, висели и болтались. Весёлые, умные глаза искрились и бегали быстро-быстро, всё оглядывали.

 Фоня посмотрела, подумала, подошла к Фингалу, осторожно погладила его и попросила лапу. И он дал ей! Но всё-таки она сказала:

- Пожалуй, зайдите, дяденька. Может он нам и не понадобится.

- Ладно, ладно, я тоже так мыслю,- сказал Вачега и пошёл к дверям. Фингал за ним, но двери уже закрылись. Он заскучал, услышав шаги Вачеги в сенцах.

 В тот вечер я ещё долго сидел за столом, но захотел спать и набрался храбрости перебраться на печь.

 Фингал лежал у Фониных ног. Я, крадучись, подошёл к лесенке и быстро-быстро полез по ней. Но он все же успел лизнуть мою ногу, а когда встал на задние лапы, а передние положил на лестницу, так почти достал меня головой. У меня сразу душа в пятки.

- Фингал! Фингал!- крикнула Фоня, выручая меня. Он побежал к ней, виляя хвостом. Фоня дала ему кусок хлеба. Он быстро проглотил. Она бросила ещё кусок. Фингал подхватил его на лету и ждал ещё. Тогда она покачала головой и отошла в сторонку.

 И вот Фингал стал жить у нас. В Вятке он, наверное, ел мясо, а у нас подчищал всё: ел хлеб, не брезговал и картошкой.

 Я, конечно, не очень-то понимал ещё, что нам не под силу его кормить. Но сёстры каждый день вздыхали и охали, особенно Фоня.

 Зашёл как-то к нам «Доля»- Андрей Раков.

- Здорово, девушки-касатушки!

 Посмотрел на Фингала, но с пьяну остерегаться не стал и шагнул дальше. И вдруг Фингал прыгнул ему на грудь, громко залаял и зарычал.

 Андрей повалился на пол с искажённым от страха лицом.

- Фингал! Нельзя! Цыц!- закричала Тоня, и он виновато отошёл от Андрея, пригнув голову и виляя хвостом.

- Господи, царица небесная,- поднимаясь, шептал Раков,- и где вы взяли такого чёрта?

 Осторожно сел на лавку, ощупал себя. Но Фингал его не укусил, только напугал.

- Мама послала вместе с гостинцами,- сказала Ольга и стала расчёсывать волосы новой гребёнкой из посылки, стараясь, чтобы Андрей заметил гребёнку.

- Так, так… Мать, говоришь, послала? Да эта собака вас вместе с потрохами съест и не подавится! Ей ведь каравай на день надо! А где вы его возьмёте? Сбирать пойдёте? Там я не подам – у самого нет… Была и у нас собачонка, этой поменьше, да и то отдал в деревню: кормить нечем.

- Она нас охранять будет,- сказала Ольга.- И прокормим, к тебе не придём просить. Ты понимаешь - это наш сторож.!

- Да что у вас золото завелось, что ли? Чего у вас сторожить-то?

 Тогда Ольга решила его «подкусить».

- Ты бы лучше спел свою «Долю», А мы бы послушали,- сказала она.

- Я-то спою. А вот ты что споёшь без матери-то?- и Андрей стал подниматься с лавки.- Ну-ка, подержите вашего, как звать не знаю!

 Он шагнул к двери. Фингал снова на него зарычал, но Фоня сдержала его за ошейник.

 Ох, и привык я к Фингалу, да и он ко мне. Я сам не доедал, но давал ему хлеба из своего пая. А он ласкался ко мне, лизал лицо и руки, валил меня с ног. Ия радовался, что он силён.

 Но сёстры всё чаще поговаривали, что он больно много ест и будет тяжело его прокормить.

 Он унас всё подчистил. Был запасец на квас – отруби. Сухари – так и это поел. Очистки картофельные и то сейчас не выбрасывали.

 И решили отдать Фингала, хотя все к нему привыкли. Но Вачега что-то не наведывался.

 А еды Фингалу перепадало мало. Я иногда всю свою отдавал, сидел на голодухе, но и это не спасало. Фингал стал скучноват, не играл, а всё лежал, сунув голову в лапы, и только хвостом постукивал.

 И глаза у него стали скучные. Даже я понял, что ему у нас жить нельзя.

 Как раз тут зашёл Вачега.

- У меня хозяйство: коровка, лошадка не корыстная. И хорошую собаку не плохо заиметь.

 Вачега выложил на стол рубль денег, и не стало у нас Фингала. И ровно что-то у нас порвалось…

 Но потом стали его забывать.

К нам ломится хулуган

Наверное, какие-то пьяницы-хулиганы узнали, что мы живём одни. И вот как-то ночью раздался стук в нашу дверь.

 Мы спали, но сразу поднялись. Зажгли огонь, ещё не зная, в чём дело, и стали слушать.

 Застучали снова, да так, что изба затряслась, Фоня спросила:

- Кто?

- Отпирай, так вас…- и кто-то скверно выругался.

 Мы потушили лампу и в темноте прижались друг к другу.

 Тоня крестилась и читала молитву.

 В дверь всё стучали, и слышно было, как нажимали плечом. Но дверь была крепкая и засов надёжный.

 Мы спрятались на печку. Я жался к самой трубе, сёстры – за мной. Что делать? Сбегать за кем-нибудь? Но ведь зима. Рамы двойные – не откроешь окошка.

- Я сбегаю,- вдруг сказала Ольга.

 Сквозь стук в дверь стало слышно, как она спустила ноги с печи, нашарила лестницу и стала шарить на полатях, хватала валенки, одежонку, платок – всё равно чьи, только бы скорее.

- Я ему покажу как хулиганить! Это Алёшка Вахтомыч, пьяница, его голос.

- Брось-ка,- говорила Фоня,- куда ты побежишь? В трубу что ли выскочишь?

«Вот был бы Фингал,- он бы задал жару хулигану».

 Я думал так, а сам от страха прижимался всё сильнее к кожуху трубы. Было жарко, но я терпел.

 А стук в дверь и ругань доносились всё сильнее.

 Пока Ольга думала, как ей выскочить, сёстры решили, что я все-таки мужчина, и велели мне подойти к двери. Сделать грубый голос и спросить: «Кто там? Что нужно?»

 Я упирался, дрожал, но меня ссадили с печи, оторвали от лестницы и толкнули к двери. И я почувствовал холод – это с улицы дуло в щель между дверью и косяком.

- Говори скорей!- шептали сёстры и толкали меня в спину. А меня пробила дрожь, и я с трудом выдавил слова, сказал их тоненько, плаксиво. Вышло ещё хуже чем у сестёр.

- Рёва! Пропищал только! Сёстры отпустили меня на печь, а сами остались на полу и стали о чём-то шептаться.

- Отпирай! А то всё сворочу!- орал хулиган и снова ломился в дверь.

- Верно, это Вахтомыч!- громко сказала Ольга.

- Да тише ты!- зашипели на неё сёстры, но она продолжала говорить так же громко:

- Знаете, что я придумала? Я сейчас позову стражников, они часто ездят по улице. Они ему дадут жару! И заорала так громко, таким голосом, какого я ещё не слыхал у неё:

- Эй, ты! Плётки захотел? Сейчас получишь!

- Я тебе такую плётку покажу, что всё на свете забудешь!- крикнул в ответ хулиган.- Отпирай сейчас же!

- Знаете что?- уже шёпотом сказала Ольга.- Я в окно вылезу из чулана… Мигом сбегаю…- и она скрипнула дверьми в сени.

 В чулане и верно было окно в огород. Но ведь высоко, и надо прыгать в снег…

 Как только она не боится?

 Тоня с крёстной снова залезли ко мне на печь. «Ну и девка-бой!» сказала Фоня.

 А изба вся вздрагивала от стука.

 Вдруг стука не стало, но услышали шорох со двора, у окна.

- Ой, в окно лезет!- сказала Тоня и заревела, а я за ней.

- Тише!- остановила нас Фоня.- Я его сейчас кочергой окрушу, пусть лезет.

Она спрыгнула на пол и отыскала кочергу.

 А в окно так ударили, что стёкла со звоном посыпались на пол. Холод вбежал в избу и забрался даже на печь.

- Стёкла разбил, хулиган! Тоня, иди сюда, бери ухват! Он сейчас полезет.

- О господи, воля твоя,- Тоня стала слезать, а мне сказала:- слезай и ты, рёва! Всё равно погибать! И на печке найдёт!

 Я не находил себе места, а зачем-то переходил с печи на полати и обратно, и уже не понимал, что делал. Реветь я уже не мог, а только всхлипывал.

- Ой, замёрзнем,- причитала Фоня. И вдруг с крыльца донёсся говор и шум. В дверь застучали. И мы услышали голос Ольги:

- Сюда, дяденьки, сюда! А потом она ещё сказала для нас:

- Отпирайте! Зажигайте огонь!

Ольга приводит стражников

Тоня бросилась в сени открывать дверь. Фоня стала зажигать лампу, но это удалось ей не сразу- спички тухли в дрожащих от испуга руках.

 В избу вошла Ольга, а за ней - два стражника с плётками в руках.

- Ну. Что тут у вас? Где хулиган? Сёстры с рёвом стали оъяснять, перебивая друг дружку.

- Обождите вы, сороки! Одна котора-нибудь говори, да толком!- сказал один стражник, подсаживаясь к столу.- А то гогочете, ничего не поймёшь.

 Стражники закурили, поглядывая на нас и на наше жильё.

- Окно-то завесьте чем-нибудь, а то замёрзнете, как тараканы,- сказал второй стражник.

 Тоня с Ольгой стали завешивать окно одеялом, а ветер надувал его и пытался сбросить.

- А мать-то где?- записывая что-то на бумагу. Спросил первый

- В Вятку уехала,- ответила Фоня. Дыша на озябшие руки. Они прямо посинели от холода, видно, долго держали железную кочергу.

 Кочерга всё ещё валялась на полу возле разбитого окна.

 Второй стражник, бросая окурок, заметил её и пнул ногой:

- Это что? Оружие ваше?

- Да,- сказала Фоня.

- Он бы полез, ты бы его по башке, и попала бы в тюрьму.

- Ничего бы ей не было,- сказал первый.

- А пущай, что бы не было! Всё равно решилась.

- Так, значит, окно выбил? Ну, ничего, утром вставит. А где он живёт? Далеко ли?

- Я знаю!- сказала Ольга.

- Да как тебе не знать-то? Видать огонь-девка! Ну. тогда пойдём, опохмелим его…Он у нас сейчас же трезвый будет. Вот ведь мошенник – на сирот налетает!

 И они пошли из избы, брякая шпорами. А сбоку у каждого качались шашка и плётка.

 Ольга пошла с ними, высоко подняв голову. Мы остались втроём.

- Ну, слава богу,- сказала Тоня, убирая кочергу.- Теперь надо заделать окно в чулане.

 И они ушли туда, взяв с собой лампу.

 Я немного приободрился, успокоился, выбрал на печи местечко потеплее и сразу уснул.

 Утром, проснувшись, я снова увидал с печи одного стражника. Он сидел за столом и что-то писал, а против него стоял какой-то парень высокого роста, в рваном полупальто. На нём были чёрные штаны, заправленные в глубокие калоши. Он стоял – руки назад и без шапки.

- Так, говоришь, не помнишь, что делал и зачем делал?- спрашивал стражник.

- Нет, не помню.

- Как же ты, сукин сын, не помнишь?- горячился стражник.- Ну так вот: сперва вставишь в избе стёкла, а потом пойдёшь в участок! Понял?

- Понял.

 Парень вышел из избы. А стражник сказал:

- Ничего. Не бойтесь. Мы вчера ему всыпали – больше не будет стучаться. Да и пристав ещё всыплет…Кто у вас постарше-то? Распишитесь! Это – протокол.

Фоня подошла, заскрипела пером. Она долго выводила буквы, раздумывала.

- Красавица, молодая, видать невеста, а пишешь как курица лапой!

- Мало училась,- сказала Фоня и покраснела.

- Вижу что мало,- заметил стражник и встал. Хотел уйти , но увидел Ольгу. Она стояла около, тоже как взрослая, и руки в боки.

- А эта у вас - бой! Только будто не ваша: вы все чернявые, а она белая, и больно уж смела.

- Такая уж родилась!- гордо сказала Ольга.

- Знаю, что родилась, а не купилась!- и стражник, щёлкнув пальцами, вышел из избы.

 А я опять вспомнил Фингала и этого парня хулигана. Не так-то он уж страшен – стоял здесь совсем тихий, ни с кем не разговаривал и даже не смотрел ни на кого.

 Был бы Фингал, мы выпустили бы Фингала  на него, и он бы сразу убежал.

Но тут Ольга стала рассказывать, как она прыгала в окно.

Рассказ Ольги

- Прыгнула в снег – вот по сих пор! - и Ольга показала себе на грудь.- Вылезла, отряхнулась и полезла через забор. Жерди подо мной скрипят. Ну, думаю, сейчас он услышит, и всё пропало: меня изобьёт, и к вам залезет – по моему следу, в это же окно.

 Но, ничего… Выбежала на дорогу – ну, ни души нигде нет. Бежала, бежала по улице, и встретила их около Мартемьянычева проулка – они хотели в Колабинскую улицу свернуть.

 Я их давай просить, а они мне не верят, говоря: мало ли пьяных шляется, вот и к вам зашёл по ошибке, да раз брякнул. Нам, говорят, нельзя к каждому дому приворачивать, кони-то у нас не железные, устают или нет? Как по твоему?

 А я им говорю: дяденьки, милые! Он ведь убьёт нас! Мамки у нас нет, сиротки мы – все четверо! Он ведь уж дверь стал ломать, когда я сюда побежала.

Первый-то скоро сговорился, вот который сейчас был, он – славный. Изо всех стражников только он один – человек: сноравливает людям.

 Стал он говорить:

- Давай, Миронов, забежим, жаль ребят, и думаю я – не врёт она. А второй отвечает:

- Всех жалеть, жалости не хватит! Но этот всё же уговорил, и они поехали. Ну, говорят, не рады: прицепилась девка.

 Я побежала вперёд что есть духу. Они- за мной. Вот-вот кони стопчут…

 Я слушал Ольгу, и опять у меня в голове Фингал. Машет хвостом, ласкается… Эх, если он был! И Ольге тогда не пришлось бы бегать ночью по снегу.

 А Ольга всё рассказывала, сжимала свои тонкие губы, косила глаза, закрывала их, хваталась руками за голову. А то качала головой, ужасалась, приседала. Я смотрел на неё, и мне показалось, что она за одну ночь выросла.

- Я подбежала к дому и упала,- говорила она.- Они остановились:

- Что, запарилась, девка? Где дом-то? Укажи!

 Тут я быстро поднялась, глотнула снегу и к вам. А уж потом к тому, хулигану-то, поехали…

 Внизу было очень холодно – продувало сквозь одеяло. Я забрался на полати, но решил всё прослушать до конца – уж очень было интересно. Только попросил хлеба. Фоня дала мне кусочек и посолила его серой солью, пережжённой в лапте, Она вкусная, как яичко, и запах такой же.

 А Ольга внизу всё рассказывала:

- Хулиган-то уже разлёгся спать на кровати. Его мать не спит – сидит, как ведьма, а он храпит во всю.

- Этот, что ли?- спросил стражник.

- Я самого-то не видела, а узнала по голосу.

- Ну, старая, говори, когда он пришёл, а то всю исполосую,- сказал стражник и замахнулся плетью над головой его матери.

 Она запричитала:

- Ой, господи, да я-то тут причём?... Недавно он пришёл, спать лёг…

- Ну, ладно,- сказал стражник и стал будить Алёшку. Я стою ни жива ни мертва. Ну, думаю, сейчас встанет и бросится на меня.

 Он повернулся с боку на бок.

- Чего тебе?

- Так вот, удалец-молодец! Где ты стучался к соседям-то, так деньги нечаянно выронил, а девчонка нашла их и принесла.

- Ну?- поднял голову Алёшка.- Давай их сюда!- и стал приподниматься.

- Обожди! Твои ли деньги-то? Ты ли был там?

- Я! Я! Мои! Давай скорее!

 Тогда стражник замахнулся плёткой и стегнул Алёшку вдоль спины раз, другой, ещё… Алёшка стал извиваться:

- Ой, не буду больше! Не убивайте!

- Вот тебе деньги! Вот как вашего брата хулиганов узнают!- кричал стражник.

 Тут я испугалась и побежала домой… И Ольга замолчала на этом.

- Вот ведь без матери-то как,- сказала Тоня.

 Потом приходил Алёшка вставлять стёкла. Глаза прячет, извиняется:

- Выпивши был, больше уж не позволю вас обидеть.

 А Ольга сказала:

- Так и надо вас, хулиганов, учить. Я ведь тебе говорила, что получишь плётки.